Куарт колебался только одно мгновение. Ему тоже не хотелось, чтобы отец Ферро прямо из рук своих похитителей попал в руки старшего следователя Навахо, не успев поговорить с ним и с Макареной. Он взглянул на «Канела Фина».

— По-моему, нам нужно войти туда.

— Так пошли, — решительно подхватила Макарена.

— Минутку, — остановил ее Куарт. — Прежде неплохо бы представить себе, что мы можем там найти.

Гавира восполнил этот пробел. Согласно сведениям, полученным от Перехиля, банда состоит из трех человек. Крупный толстяк лет пятидесяти с небольшим — главарь. Кроме него, там есть женщина и бывший боксер. Этот может оказаться опасным.

— Вы знаете судно изнутри? — спросил Куарт.

Гавира сказал, что нет, но что «Канела Фина» — типовой туристский катер: палуба с несколькими рядами сидений, рубка на носу, внизу полдюжины кают, машинное отделение и кубрик. Судно уже давно списано и почти заброшено. Иногда он обращал на него внимание, сидя за рюмкой на одной из террас Ареналя.

По мере того, как вырисовывался план действий, призраки, в течение всех последних часов смущавшие Куарта, мало-помалу отступали. Ночь, судно без единого огонька, неизбежность стычки наполняли его почти радостным, немного детским ожиданием. Все это означало снова вступить в игру, вновь обрести прежние, такие знакомые мысли и жесты, контроль над собой. Пройтись по клеткам удивительной игры под названием Жизнь. Наконец-то он находился на привычной почве, в привычном мире и от этого снова становился самим собой. Внезапно присутствие Макарены как-то естественно вписалось в точный порядок вещей, и потерявший было уверенность храмовник вернул себе покой хорошего солдата. Даже в Пенчо Гавире — как ни странно это выглядело при сложившейся ситуации — он вдруг нашел неожиданного соратника, принесенного бризом, долетающим с моря, и водами этой реки, неторопливо и кротко струящейся у его ног: они словно растворили ту антипатию, которую он мог испытывать раньше и которую, несомненно, снова испытает завтра. Однако по крайней мере на одну ночь все погибшие друзья храмовника не были мертвы. И ему было приятно, что этот, неожиданный, пришел пешком, без сопровождения, один прошел путь под темными акациями на берегу, вместо того чтобы прикрыться своим страхом и всем тем, что мог потерять, и теперь собирается напасть на «Канела Фина», не говоря при этом ни одного лишнего слова.

— Ну, пойдем же, — нетерпеливо протянула Макарена. В эту минуту ей не было дела ни до одного, ни до другого. Глаза ее были устремлены только на судно, пришвартованное у мола.

Гавира посмотрел на Куарта. На темном лице блеснули зубы.

— После вас, падре.

Они подошли к катеру, стараясь не шуметь. Два толстых каната — один на носу, другой на корме — соединяли его с причалом. Макарена, Куарт и Гавира тихо поднялись на борт по трапу. На палубе валялись бухты канатов, сломанные спасательные круги, автомобильные шины, старые столики и стулья. Куарт переложил бумажник в карман брюк, снял пиджак и, сложив, оставил его на одном из сидений. Гавира молча сделал то же самое.

Они обошли палубу. В какое-то мгновение им показалось, что из трюма доносятся неясные звуки и причал слабо осветился, как будто кто-то выглянул изнутри. Куарт затаил дыхание, стараясь ступать так, как его учили инструкторы спецслужб итальянской полиции: сперва на пятку, потом на внешний край ступни, потом на всю ступню. От напряжения у него застучало в висках, и он постарался успокоиться, чтобы иметь возможность слышать звуки вокруг себя. Так он добрался до рубки — штурвал и все инструменты были упакованы в брезентовые чехлы — и прислонился к железной переборке, изо всех сил напрягая слух. В рубке пахло так, как всегда пахнет в грязных, запущенных помещениях. Макарена, затем Гавира вошли следом за ним и остановились рядом, напряженные; дальний свет аренальских фонарей обрисовывал их тени. Банкир, спокойный, вопросительно взглянул на Куарта. Макарена, нахмурившись, смотрела то на одного, то на другого, ожидая сигнала, исполненная такой решимости, будто всю свою жизнь только тем и занималась, что нападала на корабли посреди ночи. Куарт увидел деревянную дверь; из-за нее приглушенно доносились звуки радио. Тонкая линия света внизу очерчивала порог.

— Если возникнут осложнения, мы с вами займемся мужчинами, — шепнул Куарт, ткнув пальцем в грудь себе, затем Гавире; потом указал на Макарену: — А она — отцом Ферро.

— А женщина?

— Не знаю. Если она вмешается, там посмотрим. По обстоятельствам.

Банкир высказал предположение, что, может быть, удастся уладить дело по-хорошему, если он выступит от имени Перехиля. Кратко и тихо обсудив этот вариант, они решили, что главной проблемой тут является выкуп: похитители ждут его, а у Гавиры при себе только кредитные карточки. Куарт быстро соображал, а его товарищи по приключению смотрели на него и ждали; принять окончательное решение они предоставляли ему, священнику, поскольку речь шла о другом священнике, так что нужно было продумать степень риска на любой случай. В последний раз пожалев, что не прибег к помощи полиции, Куарт старался вспомнить, как следует решать проблемы такого рода. Если по-хорошему, то нужны слова: безграничное спокойствие и много, много слов. Если по-плохому, то быстрота, натиск, грубость. В обоих случаях ни за что нельзя давать противнику время задуматься. Необходимо ошеломить его шквалом впечатлений, чтобы они заблокировали способность реагировать. А на самый худший случай — чтобы Провидение (или кто там несет вахту сегодня ночью) не позволило сожалеть о происшедших несчастьях.

— Пошли.

Сплошной гротеск, подумал он. Потом взял с нактоуза стальную трубу длиной с полметра, устрашающего вида. Разящая сталь, вспомнилось ему. Хотя бы сегодня все обошлось и никто никого не убил. Потом он сделал несколько глубоких вдохов, каждый раз задерживая воздух в легких, чтобы наполнить их кислородом, и направился к двери, мельком подумав на полпути, не следует ли осенить себя крестом.

Чашка с кофе упала на брюки дону Ибраиму. В дверях рубки появился высокий священник. Он был без пиджака, в одной рубашке со стоячим воротничком, и держал в правой руке железную трубу. С трудом — из-за упиравшегося в край столика живота — поднимаясь на ноги, экс-лжеадвокат увидел за спиной священника другого мужчину — смуглого, красивого, в котором узнал банкира Гавиру. Потом появилась молодая герцогиня.

— Успокойтесь, — сказал высокий священник. — Мы пришли поговорить.

Удалец из Мантелете — в майке, с блестящей от пота татуировкой легионера на плече — приподнялся на койке и сел, свесив на под босые ноги. Он смотрел на дона Ибраима, как бы спрашивая, входит ли в рамки программы этот визит.

— Мы от Перехиля, — объявил банкир Гавира. — Все в порядке.

Если бы все было в порядке, сказал себе дон Ибраим, они не находились бы здесь, Перехиль выложил бы на стол четыре с половиной миллиона, а высокий священник не притащил бы с собой эту трубу. Судя по всему, что-то где-то не сложилось; он пошарил глазами за спиной вновь прибывших, ожидая увидеть еще кого-нибудь.

— Нам нужно поговорить, — повторил высокий священник.

«Что нам нужно, — подумал дон Ибраим, — так это удирать отсюда во все лопатки: мне самому, Красотке и Удальцу». Но Красотка находилась в каюте, вместе со старым священником, а удрать было не так легко — помимо всего прочего, еще и потому, что пришельцы стояли как раз в дверях, ведущих наружу. Будь проклято все, сказал он себе. Будь проклято его невезение, будь прокляты все Перехили и все попы на свете. Стоит только связаться с ними, и пиши пропало. Дело провалилось, а сам он — круглый идиот.

— Тут какое-то недоразумение, — произнес он, чтобы выиграть время.

Что касается попов, то у долговязого лицо было как каменное, а пальцы так вцепились в эту железную трубу, которая шла к его высокому воротничку так же, как пошла бы Иисусу Христу пара пистолетов. Дон Ибраим, растерянный, оперся на стол; Удалец смотрел на него, как смотрит верный пес на хозяина, ожидая его приказа, чтобы ринуться в атаку или лизнуть руку. Хотя бы, по крайней мере, выдернуть отсюда Красотку, подумал дон Ибраим. Чтобы не досталось и ей, если дело дойдет до рукопашной.