Он молча подошел ближе; Навахо последовал за ним. Дверь исповедальни была открыта. Куарту пришло в голову, что ноги выглядят как-то чересчур уж странно. Потом он различил мятые бежевые брюки. Все остальное было накрыто куском синего брезента, но оставалась на виду одна рука с раскрытой, обращенной вверх ладонью; всю ладонь, от запястья до указательного пальца, пересекала рана. Рука была желтоватая, цвета старого воска.

— Странное место, правда? — Старший следователь сделал эклектическую паузу; он смотрел то на труп, то на священника, готовый выслушать любое ценное предположение. — Я имею в виду — чтобы умереть.

— Кто это?

Вопрос, который Куарт задал хриплым, чужим голосом, был излишен. Он узнал эти ботинки, эти бежевые брюки, эту маленькую пухлую руку. Полицейский рассеянно погладил пальцем усы, как будто личность покойника была не так уж важна, а он размышлял о чем-то другом.

— Его зовут Онорато Бонафе. Известный в Севилье журналист.

Куарт утвердительно кивнул. Слишком много вопросов вертелось у него в голове. Слишком много визитов некстати. Навахо пристально смотрел на него.

— Вы знаете его, верно?.. Так я и думал. Говорят, этот бедолага в последние дни прямо-таки носился туда-сюда… Хотите взглянуть на него, патер?

Наполовину протиснувшись в исповедальню — причем кисточка его косички колыхалась, как хвостик старательной белки, — Навахо приподнял брезент, покрывавший труп. Бонафе, очень тихий, очень желтый, полулежал на деревянном сиденье исповедальни, упираясь затылком в угол; подбородок утонул в жирных складках шеи. Глаза у него были закрыты, на левой стороне лица — огромный фиолетовый кровоподтек. Выражение лица было кротким, а может быть, усталым. Под носом и в углу рта виднелись струйки засохшей крови, а на шее и груди она расплылась широким пятном.

— Наш медик только что осмотрел его. — Старший следователь указал на молодого человека, который, присев на одну из скамей, записывал что-то в блокноте. — И говорят, что это просто мешок костей — внутри сплошные переломы. Как от очень сильного удара или, может быть, падения. Чего мы не можем понять — так это того, как он попал сюда. Или как его сюда засунули.

Повинуясь чисто профессиональному рефлексу и превозмогая отвращение, которое у него вызывал этот субъект при жизни, Куарт пробормотал коротенькую заупокойную молитву и осенил труп крестом. Стоя за его спиной, Навахо с интересом наблюдал за ним.

— Я бы на вашем месте так не беспокоился, патер. Он уже давненько в таком состоянии. Так что если он и должен куда-то, попасть, — его руки изобразили два крылышка, летящих вверх, — то уж давно попал.

— Когда он умер?

— Пока еще трудно сказать. — Он снова указал на врача. — Так, на глаз, наш специалист прикинул, что часов двенадцать-четырнадцать назад.

Несколько полицейских, стоявших на лесах возле статуи Пресвятой Девы, оживленно разговаривали, и их голоса гулким эхом отдавались под сводом. Старший следователь свистнул им, чтобы говорили потише, и они смущенно повиновались, как мальчишки, которых призвали к порядку в школьной часовне. Куарт повернулся туда, где, глядя на него, сидела Грис Марсала. Впервые она показалась ему хрупкой, очень одинокой, такой тихой, на этих ступенях, ведущих к алтарю. Снова накрывая Бонафе брезентом, полицейский сказал, что эта монахиня, спозаранку придя в церковь, обнаружила труп.

— Я хотел бы поговорить с ней.

— Само собой, патер. — Одной рукой поправляя брезент, другой Навахо, понимающе улыбаясь, подкрутил усы. — Только, если вы не против, я бы предпочел, чтобы прежде вы рассказали мне, откуда вы знаете покойника… Таким образом ваши свидетельства будут совершенно самостоятельными и потому гораздо более достоверными. — Он взглянул на него, поверх своих круглых очков. — Так как, вы не против?

— Как вам будет угодно. Но с кем вам обязательно следовало бы поговорить — так это с приходским священником.

Полицейский мгновение смотрел ему в глаза не отвечая, затем энергично кивнул.

— Да. Я уже думал об этом. Плохо только, что дона Приамо Ферро все утро не могут найти. Странно, правда?..

Он огляделся по сторонам, как будто надеялся обнаружить отца Ферро где-нибудь среди лесов или в одном из темных уголков храма.

— А домой к нему ходили?

Навахо, обернувшись, взглянул на него с таким выражением, словно услышал колоссальную глупость. Он казался разочарованным: похоже, он ожидал большей помощи со стороны Куарта.

— Судя по тому, что мне сказали, — ответил он, — старик исчез. Алле-гоп. На колеснице пророка Илии.

Куарт рассказал Симеону Навахо все, что знал об Онорато Бонафе, а также то, что помнил о двух встречах с ним в вестибюле гостиницы «Донья Мария».

Их беседа дважды прерывалась сигналами мобильного телефона, который полицейский, извиняясь, каждый раз вытаскивал из своей мавританской сумки. Первый звонок подтверждал, что отец Ферро не подает признаков жизни. Как и каждый вечер, он накануне был в голубятне «Каса дель Постиго» (что Куарт также подтвердил, даже точно указав время, когда распрощался с ним), после чего бесследно исчез. Что же касается его жилища, то женщина, приходившая убираться, утверждала, что постель прошлой ночью не разбирали. Относительно викария: отец Лобато поздно вечером выехал к месту своего нового назначения — автобусом. Ехать ему предстояло долго, с пересадками, возможных маршрутов имелось несколько. Полиция и жандармерия разыскивали его… Подозреваемые? — Закончив очередной разговор, старший следователь вновь спрятал телефон в сумку. — Пока не установлены причины смерти, никто никого не подозревает. Или, иначе говоря, подозреваются все. Он взглянул на Куарта поверх очков с теплой, слегка извиняющейся улыбкой, прячущейся в густых усах. Хотя, конечно, одни вызывают больше подозрений, чем другие.

— Как на этот раз насчет процентов? — поинтересовался Куарт.

Навахо почесал переносицу.

— Ну, в общем… Строго между нами, патер, я бы сказал, что на этот раз кто-то немножко помог церкви.

Куарт не удивился. Конечно, он не был специалистом по трупам, хотя ему не раз приходилось их видеть. Что же до Бонафе, то достаточно было одного взгляда.

— Убийство?

На самом деле он задал этот вопрос, чтобы побудить старшего следователя рассказать что-нибудь. Навахо, слегка усмехнувшись в знак того, что понял его игру, поднес руку к затылку и, взявшись за свою косичку, помахал ею.

— Держу пари на этот довесок. — Потом, посерьезнев, пожал плечами. — И у вашего коллеги, священника этого прихода, весьма много шансов.

— Из-за его отсутствия?

— Конечно. Если только наш медик не придет к другому выводу.

Подошел один из полицейских, чтобы посоветоваться о чем-то с Навахо, и тот, кивком попрощавшись с Куартом, ушел вместе с ним. Куарт направился к алтарю, где по-прежнему сидела Грис Марсала.

— Как вы?

Не меняя позы — она сидела, обхватив руками колени и положив на них подбородок, — женщина подняла на него глаза.

— Пожалуй, потрясена. — Ее американский акцент был более заметен, чем обычно. — Но в общем — в порядке.

— Полиция сильно потрепала вам нервы?

Монахиня подумала, прежде чем ответить:

— Да нет. Они обходятся со мной любезно.

Она была одета как всегда — в водолазку и перепачканные гипсом джинсы, косичка перехвачена резинкой. Сидя у подножия алтаря, она казалась одинокой и потерянной в этой церкви, сейчас наполненной суетой, шумом и голосами полицейских.

— Они ищут отца Ферро. — Куарт сел рядом с ней. Но ему показалось, что эти слова прозвучали слишком уж категорично, поэтому он добавил: — И отца Лобато тоже.

Она слегка кивнула, не отрывая пристального взгляда от исповедальни. Время от времени она моргала, как человек, пытающийся установить границу между наваждением и реальностью. Потом, глубоко вздохнув, кивнула еще раз.

— Вполне возможно, что Оскар поехал навестить родителей — они живут неподалеку от Малаги, в маленькой деревушке, — а уж потом отправится в Альмерию. Поэтому его и не нашли до сих пор.